Оглавление книги
Предыдущая лекция:
XI. Кирилл, епископ Туровский, Серапион, епископ Владимирский
Следующая лекция:
XIII. Поучение Владимира Мономаха и его письмо к Олегу Черниговскому
Лекция XII
ПОУЧЕНИЯ ДЕТЯМ ЯРОСЛАВА И ВЛАДИМИРА МОНОМАХА
На проповедях и поучениях приходится несколько задержаться потому, что этот жанр имел в средние века влияние и на произведения не специально церковные.
Так, например, проповедь-поучение вполне церковного типа отразилась в произведении совершенно светского, военного феодала Владимира Мономаха, который сам написал поучение: у него есть письмо к детям, которое по существу является не чем иным, как поучением.
Первая, парадная часть этого поучения-письма имеет явно клерикальный, церковный стиль. Здесь, сверх выражений, источники которых находятся в проповедных сборниках определенного состава, каковы: «Златоуст», «Измарагд», «Златая цепь», можно найти и отзвуки морали византийского христианства.
Поучения потомкам были распространены чрезвычайно широко. Нет страны на Востоке и Западе, где бы в древности не существовали такие поучения, чаще всего связанные с религиозной стихией, особенно на Востоке, с его развитыми религиозными системами.
Бывали поучения и без церковного элемента, но все-таки и в этих поучениях мораль основывалась на религиозных представлениях.
Но есть и третий род поучений, где уже нет ни явной церковности, ни морали, основанной на религии, т. е. есть поучения чисто материалистические, чрезвычайно реальные, деловые.
Например, Константин Багрянородный, византийский император, пишет в половине X в. своему сыну наставление о том, как надо вести государственную политику по отношению к варварам, т. е. к тем националам, которых желательно обратить в зависимое, колониальное существование. Это наставление, свободное от всяких моралей и церковной стилистики, с откровенным цинизмом трактует международные отношения, допуская обман и коварство.
Эти три рода поучений были и в Византии, и в Болгарии, и в России.
Летопись приводит следующее предсмертное поучение Ярослава, в котором нет церковной фразеологии, но есть некоторые моральные моменты, основанные на религии.
«В лето 6552 (т. е. в 1054 г.) преставился великий князь русский Ярослав. Когда еще он был жив, то распорядился со своими сыновьями, сказавши им: «Вот я ухожу с этого света, дети мои. Сохраняйте между собой любовь, потому что вы братья по отцу и матери. Если будет любовь между вами, то бог будет присутствовать среди вас и покорит вам ваших неприятелей, и вы будете жить в мире. Если же вы будете жить в ненависти, в распрях, в междоусобиях, то погибнете сами и погубите землю своих отцов и дедов, которую они отыскали трудом своим великим. Живите мирно, служа брат брату. Вот таким образом поручаю я вместо себя престол старшему сыну моему и брату вашему Изяславу — Киев. Его слушайте, как слушали меня, и тот пусть будет вам вместо меня. Святославу даю Чернигов, а Всеволоду — Переяславль, а Игорю — Владимир и Вячеславу — Смоленск». И разделил города, завещая им не переступать границ своих братьев, не изгонять их, сказавши Изяславу: «если кто хочет убить брата своего, то ты помогай тому, кого намерены обидеть. И так распорядился со своими сыновьями, завещав им жить в любви, а затем умер».
Тут в одном лишь месте упомянут бог, и то не кстати; но, все-таки, наставление, чтобы дети «мирно жили», не только продиктовано практикой, но и основано на каком-то религиозном моменте. Вероятно, бог, который тут упоминается, поставлен был не автором завещания, а монахом летописцем. Да и вообще слова Ярослава едва ли приведены в точности.
Владимира Мономаха учил знаменитый грек, митрополит Киевской Руси Никифор. Он первый дает характеристику Мономаха, притом такую характеристику, которая находит себе оправдание в отеческом поучении этого князя.
«Послание» Мономаху, написанное Никифором во время поста, начинается похвалою. Постом следует говорить полезное и князьям. Но Мономаха нельзя упрекать ни в каком грехе, и нечего объяснять ему значение поста: он воспитан в благочестии, и его воздержание все видят. «Что говорить такому князю, который больше на сырой земле спит, дома избегает, платье светлое отвергает, по лесам ходя, сиротинскую носит одежду, и, только входя в город, одевается, как властелин! Что говорить князю, который другим любит готовить пышные обеды, а сам служит гостям, делает своими руками, и подаяние его доходит даже до палатей; подвластные ему едят и пьют до отвалу, а он только сидит и смотрит, довольствуясь малой пищей и водою. Руки его ко всем простерты, никогда не прячет он сокровищ, не считает ни золота, ни серебра, но все раздает, казна же его пуста не бывает». Одно только не нравится митрополиту: «Кажется мне, князь мой, что, не будучи в состоянии видеть все сам, ты слушаешь других, и в открытый слух твой вонзается стрела. Подумай же об этом внимательнее; подумай об изгнанных тобою, об осужденных, оклеветанных, сам рассуди о них, всех вспомни и отпусти им вины...»
Похвалами летописцев исполнен некролог Мономаха под 1125 г.: он и «добрый страдалец за русскую землю», и «украшен добрыми нравы», «невеличав и милостив, щедрый и жалостливый, обладавший даром слез» и т. д.; «весь народ и вси люди по нем плакахуся, якоже дети по отцу или по матере».
Конечно, эти идиллические краски заимствовали свои цвета из верхнего слоя феодалов, отражая интересы киевской знати, военной и церковной. Но обилие и стойкость похвал свидетельствуют о незаурядных качествах этого ловкого хозяина, который сумел в руках своей семьи соединить по крайней мере три четверти тогдашней Руси и поддержать в ней возможный порядок.
Как «поучение» Мономаха своим сыновьям, так и его письмо князю Черниговскому Олегу, включенные вместе в летопись под 1096 г., свидетельствуют о том, что он был умелый писатель и образованный человек, жадный до знания и пропагандировавший его. Нельзя, например, считать банальным то место поучения, где Мономах говорит, что «леность всему мать: ленивый, если что и знает, то забудет, а чего не знает, тому не научится». «Что хорошего вы умеете, того не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь, как мой отец, который овладел пятью языками, проживая дома».
Затем, Мономах был несомненный поэт, что видно как из его «поучения», так и из письма Олегу. В «поучении» он изумляется красоте и стройности мира, природы, ее весеннему пробуждению, когда «птицы небесные из ирья идут и наполняют леса и поля» («ирье» — рай пернатых — до сих пор существует в украинском фольклоре; это слово сближают с греческим, которое означает весну).
Или вот еще пример из письма к Олегу Черниговскому: «Когда перед тобою убили дитя мое и твое (16-летнего Изяслава), то, увидевши его кровь, увидев тело его, увянувшее как новый (т. е. весенний) цветок, сказать бы тебе, стоя над ним в раздумья: увы, что я сделал? дождавшись его безумства, ради кривды призрачного этого света, причинил я себе грех, а отцу и матери слезы... Следовало бы тебе покаяться, а мне написать грамоту утешительную; а сноху мою отправить ко мне (ведь в ней тебе нет ни зла, ни добра), чтобы, обняв ее, оплакал я с нею мужа ее и их свадьбу, эти слезы были бы мне вместо свадебных песней. Ведь я раньше не видел ни радости, ни венчания их, за свои грехи. А ради бога, отпусти ее ко мне поскорей, с первым же словом... пусть она сядет у меня, как горлица на сухом дереве, жалеючи, а я утешусь...»
Начало «поучения» Мономаха подверглось при переписке некоторой порче, и после первой же фразы оставлен в рукописи пробел в четыре незаполненных текстом строки. Начальная же фраза может быть приблизительно передана так:
«Я, худой, имевший дедом своим благословенного и славного Ярослава, наречен отцом своим возлюбленным во крещении — Василием, а русским именем — Владимиром, матерью же своею — Мономахом». Крестильное имя Мономаха «Василий» нам уже известно из надписи на «Черниговской гривне». Другие два имени свидетельствуют о том, что он был, с одной стороны, обрусевший варяг, т. е. скандинав, и, с другой стороны, грек. «Владимир» — имя скандинавское, а «Мономах» значит по-гречески «единоборец», богатырь. Мономахом называется то лицо, которое, выступая перед войском, бьется один на один. Вспомним летописный, бой русского с печенегом, сочиненный в подражание библейскому рассказу о Давиде и Голиафе.
Кстати сказать, некоторые русские прозвища несомненно переведены с греческого; например, Юрий «Долгорукий». В византийской хронике Амартола Артаксеркс назывался «Макрохейр», т. е. Долгорукий.
Далее «поучение», вероятно, читалось так: «вот пишу я для вас, возлюбленные, для христианских людей, как сохранил меня бог от всех бед по милости своей и по отцовской молитве». «Христианских» — т. е. культурных, потому что язычники в это время считались некультурными, невеждами, непонимающими.
Дальше: «сидя на санях, подумал я в душе своей и похвалил бога, который до таких дней меня, грешного, проводил».
«Сидя на санях» — это значит, может быть, «при смерти», потому что в Киевской Руси покойников носили в церковь на санях.
В пергаменном Новгородском (сборнике XIV в., который в XVI в. принадлежал попу Сильвестру, есть житие Бориса и Глеба. В этом житии, списанном с подлинника XII в., много иллюстраций и, между прочим, нарисовано, как покойника, облеченного в саван и положенного в сани, несут в церковь.
Слова: «похвалих бога, иже мя сих днев, грешного допровади» надо понимать как благодарность Мономаха за то, что ему пришлось дожить до очень поздних лет.
Думают, что ему тогда было около 70 лет. Читаем далее:
«Пусть вы, дети мои, или иной кто, прослушав эту грамотицу, не посмеется».
Грамотицей называлось в старину письмо (позднее — грамотка). Мономах назначал эту грамотицу не только для семейного употребления, не только для своих детей, но и для иных людей.
«Но тот из моих детей, кому эта грамотица понравится, пусть примет ее в свое сердце и не станет лениться, а трудиться».
«Прежде всего, ради бога и ради души своей, страх имейте божий в своем сердце». (Здесь уже сказывается воспитание митрополита Никифора.) «Нищих милуйте, подавая им щедрую милостыню: ведь, это начало всему добру. Если же кому неприятна моя грамотица, пусть не подосадует, а так скажет: на далечи пути, да на санях сидя, безлепицу си молвил».
Дальше Мономах рассказывает о том, какие были обстоятельства, толкнувшие его написать поучение:
«Встретили меня послы от братии моей на Волге».
Тут у ученых начинается сомнение в том, что «на санях сидя» значит «при смерти»; может быть, просто Мономах ехал в зимний поход, и на этом пути его встретили послы от других князей. Итак:
«Встретили меня послы от братии моей на Волге и сказали: соединись с нами, да и выгоним обоих Ростиславичей, и волость их отнимем; а если с нами не пойдешь, то мы сами по себе будем, а ты сам по себе».
Это значит, что в случае отказа Мономаха в союзе, ему ничего не достанется при дележе отнятых волостей.
«И сказал я: если вы даже и гневаетесь, не могу я с вами идти и преступить клятвы (ни креста переступить)».
«И отпустив их, взял я псалтырь, в печали развернул его, и вот что мне оттуда вынулось: «Вскую печалуеши, душе? вскую смущаеши мя?» и прочая».
Этот факт, вероятно, говорит о том, что Мономах гадал по псалтырю.
В той же библиотеке, где хранится Сильвестровский сборник, имеется и псалтырь XIV в., под основным текстом которого помещены замечания, относящиеся к отдельным выражениям и изречениям псалтырного текста. Человеку, раскрывающему псалтырь в целях гадания на любом месте и останавливающемуся здесь на том или другом изречении, эти замечания поясняют их пророческое значение для гадающего.
Гадания по святым книгам практиковались и в Византии. Так, в хронике Феофана под 614 годом рассказывается, что император Ираклий, сомневаясь в месте зимней стоянки своего войска, «раскрывая святые Евангелия, нашел указание зимовать ему в Албании».
Оглавление книги
Предыдущая лекция:
XI. Кирилл, епископ Туровский, Серапион, епископ Владимирский
Следующая лекция:
XIII. Поучение Владимира Мономаха и его письмо к Олегу Черниговскому
© ЗАУМНИК.РУ, Егор А. Поликарпов, 2012 — научная редактура, ученая корректура, оформление, подбор иллюстраций; все права сохранены.