Оглавление книги
Предыдущая лекция:
XIII. Поучение Владимира Мономаха и его письмо к Олегу Черниговскому
Следующая лекция:
XV. «Повесть временных лет» (с XI в.)
Лекция XIV
НАЧАЛЬНАЯ РУССКАЯ ЛЕТОПИСЬ — «ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ» (ЧАСТЬ ДО XI в.)
В предшествующих лекциях я не один раз упоминал начальную русскую летопись и даже цитировал оттуда некоторые части.
Например, я указывал, что она пользовалась хроникой Амартола и перелицевала библейский рассказ, что в ней есть отрывки проповедей и что в одном ее списке находится «поучение» Владимира Мономаха.
Теперь предстоит уже специально поговорить о начальной русской летописи. Основной вид заглавия в лучших ее списках читается так: «Се повести временных лет, откуда есть пошла русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда русская земля стала есть».
Эта древнейшая из дошедших русская летопись сохранилась в начале летописей вообще, т. е. в массе летописных списков, превышающей две сотни экземпляров. Объем собственно русской истории в этой летописи охватывает период с IX в. по первое десятилетие XII в.
Итак, под разными вариантами вышеприведенного заглавия мы имеем очень много списков русской летописи, которые, заключая в себе события XI, XII XIII, XIV, XV, XVI и даже XVII вв., в первой своей части дают один и тот же приблизительно текст, называемый в научной литературе «начальной русской летописью», «летописью Нестора» или «Повестью временных лет».
Дошедший до нас текст начальной русской летописи испытал много изменений, наслоений и т. п., в результате которых получилась очень сложная постройка, далекая от первой композиции летописного изложения. В дошедшем до нас тексте ощущается творчество многих летописцев, последовательно сменявших друг друга. Но так как эти летописцы, продолжая работу предшественника и местами редактируя ее, все же находились под ее влиянием, получилась некоторая общность их манеры, общность отношения к изображению событий, которая дает впечатление единства всей этой сложной летописи. А это и позволяет нам характеризовать ее как нечто единое. Однако, даже на первый взгляд, в дошедшем до нас виде летописи обнаруживаются две половины. В первой половине русская история связывается с мировым историческим процессом, начинаясь с разделения всей земли между сыновьями библейского Ноя после потопа и связываясь синхронически с историей Византии и славян. Эта часть особенно легендарна, в ней много следов неписаных и писаных сказок, а может быть и песен, много сказочных измышлений, много преданий и попыток исторического домысла. В этой части есть, однако, и известная историчность, например, в кратких заметках о событиях или в юридических документах, вставленных между ними. Затем, в этой именно части наблюдается наибольшее пользование чужеземными литературными источниками. Эта первая часть, по нашему мнению, заканчивается где-то в первых десятилетиях XI в., в эпоху княжения Ярослава Владимировича, когда действительно «русская земля стала есть», по тогдашнему представлению. Вот эта первая половина летописи, вероятно, и называлась «Повестью временных лет». О том, что вышеприведенное полностью заглавие относилось сначала к первой лишь половине дошедшей до нас летописи, косвенно свидетельствует расстановка годов при событиях. Они поставлены наглаз, наугад, отчасти в зависимости от дат византийской истории. Это была сначала действительно «повесть», т. е. изложение не по годам, или изложение вне зависимости от погодной разверстки.
Вторая половина летописи, приблизительно с середины XI в. по первое десятилетие XII в., состоит преимущественно из развитых повествований, и ее хронологические даты здесь более или менее соответствуют действительности.
Замыслу композитора первой половины летописи нельзя отказать в широте размаха. Он вводит Русь на мировую историческую арену путем сообщения этнографических, географических и культурно-исторических сведений, с тактичной постепенностью стараясь завязать тот политический узел, то гнездо, из которого вышел феодальный союз племенных и территориальных единиц, возглавлявшихся Киевской Русью.
Общеисторические части, в том числе и самое начало летописи, а также византийские события, заимствованы русским летописцем из болгарского перевода хроники Георгия Амартола и еще некоторых хронографов византийского происхождения. Сведения же о славянах, об их расселении, перипетиях начальной их истории, их христианизации византийскими миссионерами, о создании славянской грамоты заимствованы из славянской повести о славянской грамоте и из жития одного из византийских миссионеров — Мефодия. Следует пояснить, что Амартолом русский летописец пользовался не только в виде пересадки тех или других событий и рассказов; он подражал Амартолу и перерабатывал его данные. Так, у Амартола есть описание быта восточных народов, из которых одних он считал высококультурными, а других некультурными и характеризовал как культурность быта, так и некультурность. И русский летописец решил дать подобную же картину быта и своим племенам, причем родных полян он отнес к высококультурным, а другие племена к некультурным обществам. Здесь он шел по тем линиям характеристик, которые были указаны у Амартола.
Весьма интересен вопрос о хронологической дате, с которой начинается годовой счет русских событий. В летописи мы читаем такую фразу:
«В лето 6360 (по счету от сотворения мира, т. е. 852 г. н. э.) наченшу Михаилу царствовати, нача ся прозывати русская земля. О сем бо уведехом, яко при сем цари приходиша Русь на Царьград, якоже пишеть в летописании греческом. Темже отселе почнем и числа положим».
Итак, свою погодную сеть летопись начинает с воцарения византийского императора Михаила, о чем летопись узнала из одного византийского хронографа, где впервые названа «Русь».
Надо думать, что, начиная с 852 г. (6360), цифры погодной сети в тексте русской летописи проставлены в объеме до XI века позднее и притом произвольно, так как они стоят и попусту, а не только при известиях. Например: «В лете 6361. В лето 6362. В лето 6363. В лето 6364. В лето 6365. В лето 6366 — Михаил царь изиде с вои брегом и морем на болгары» и т. д. Очевидно, русский летописец ничего не смог сказать о событиях целого ряда годов, но, пробуя распределить события хронологически, не желал нарушить своей годовой схемы и наивно проставил ряд цифр без событий. Иногда он скрывал свою беспомощность и незнание под бессодержательной заметкой: «В лето 6537 — мирно бысть».
В том, что летописец избрал исходной точкой своей хронологии год воцарения византийского императора Михаила, сказывается не только факт первого проявления «Руси» на международной арене, возглавленной Царьградом (Константинополь). Здесь можно усмотреть и солидаризацию русского автора со славянами, которые были обращены византийскими миссионерами именно при Михаиле, и даже возможно видеть специальный интерес к болгарам, хан которых, Борис, во крещении был назван Михаилом, в честь византийского императора Михаила.
Надо иметь в виду, что в дальнейшем рассказе русской летописи, именно под 986 годом, в эпизоде с обращением в христианство Владимира Святославича, греческий философ окончательно преодолевает его сомнение показанием ему занавеси, «запоны», на которой было «написано судище господне» и изображено веселие праведников и мука грешников. Так как подобное воздействие картиной страшного суда еще ранее применял греческий философ при обращении болгарского Бориса, судя по рассказу греческой хроники, то это обстоятельство может свидетельствовать о влиянии на русскую летопись какого-то болгарского источника, откуда сами греки заимствовали детали обращения болгарского Бориса.
В связи с этим ставится вопрос и о возможности воздействия болгарской летописи на древнейшую русскую.
К сожалению, болгарских летописей до нас не дошло, если не считать некоторых отрывков. Тем не менее гипотеза о воздействии болгарской летописи на русскую держится твердо, причем эго воздействие ищут не только в сюжете, но и в самой форме изложения, во фразеологии русской летописи.
С самого начала русской летописи идут рассказы, которые трудно проверить; но уже при внимательном чтении их самих, без сличения с какими-либо другими показаниями, становится ясным, что они сказочны, что они не отражают исторической действительности, а имеют литературное в широком смысле происхождение. Таких сказочных эпизодов до XI в. довольно много.
Например, под 882 годом рассказывается, как Олег со своими северными варягами, а также с их финскими и русскими союзниками спустился из Новгородской области к Горам Киевским по Днепру и остановился на стоянке у Киева, где тогда княжили варяги другого рода, другого племени — Аскольд и Дир. Скрывши своих воинов в лодках, Олег представился на стоянке, что он с товарищами — купцы, направляющиеся торговать в Грецию. Аскольд и Дир вышли к ним, а когда наступило удобное время, спрятанные воины выскочили, и Киев был взят.
Взятие города под видом купцов воинами, спрятанными, как товар, под палубой лодок или под покрышками телег, — сюжет чрезвычайно распространенный, известный фольклору многих народов, и есть основание думать, что здесь в русской летописи мы имеем не отражение исторической действительности, а литературной. Может быть верно, что Олег взял Киев у других варягов, но самый процесс овладения им несомненно сочинен летописцем.
Одной из летописных новелл, относящихся к истории Олега, воспользовался Пушкин в «Песне о вещем Олеге». Однажды кудесник предсказал Олегу смерть от любимого коня. Олег разлучился с этим конем навеки. Прошел с тех пор большой период времени, и Олег узнал, что конь издох. Он отправился на то место, где лежали кости этого коня, наступил на череп коня и сказал с насмешкой: «от этого ли черепа мне назначена смерть?» В это время выскочила оттуда змея, ужалила его в ногу, и он скончался.
Это опять несомненная легенда, которая исторической действительности не отображает, а повторяет варяжскую былину. Судя по записям, в Скандинавии пели об одном богатыре, по имени Орвар-Одд, у которого был конь Факси. Сюжет этой песни тот же, что в рассказе об Олеге; только в скандинавской версии из конского лба выскакивает не змея, а ящерица.
Перескажу замечательный рассказ летописи о походе Олега на Константинополь в 907 г. Когда Олег пришел к «Цесарюгороду» с двумя тысячами «кораблей», греки заперли (цепью) гавань («Суд») и затворили городские ворота. Высадившись, Олег велел воинам вытащить корабли на берег. И войска его произвели сильное опустошение в окрестностях города: «разбиша многи палаты и церкви», пленников «посекаху», «мучаху», «расстреляху», «и ина многа зла творяху Русь Грекам, еликоже ратнии творят». И велел Олег воинам своим «колеса изделати» и поставить на них корабли. Когда поднялся попутный ветер, паруса надулись, и корабли с поля пошли к городу. Видя это, греки испугались и послали к Олегу со словами: не губи города, мы обяжемся тебе данью, какую захочешь. Олег остановил воинов, и (греки) вынесли ему съестные припасы (брашьно) и вино; но Олег не принял подношения, ибо оно было отравлено. Испугались греки и сказали: нет, это не Олег, но святой Димитрий, посланный против нас богом. Следует пояснить, что христианский святой Димитрий был патроном города Солуня, греческого по управлению, но славянского по населению своей области. Взяв с греков дань «на 2000 корабль, по 12 гривне на человек, а в корабли по 40 муж», Олег велел своим воинам готовиться к отплытию: нашейте для Руси (т. е. для варягов) паруса шелковые, а для славян «кропиньны» (из тонкого полотна?). Так и сделали. «И повеси щит свой в вратех, показал победу, и поиде от Цесаряграда». Когда надулись паруса, шелковые у Руси и «кропинные» у славян, то ветер разодрал их. И сказали славяне: «возьмем-ка мы свои толстины, не даются славянам эти паруса («имем ся своим толстинам, не даны суть Словеном пре»). И пришел Олег в Киев, принеся с собою золото и шелковые ткани, и овощи, и вина, и всякие предметы роскоши («всяко узорочие»). И прозвали люди Олега «вещим», ибо были язычники и невежды: «и прозваша Олега вещим, бяху бо людие погани и невегласи».
Или возьмем летописные рассказы 945—946 г. о мести Ольги за своего мужа, Игоря, убитого древлянами во время похода по дань. Эти рассказы находят себе параллель в скандинавских сагах о Гаральде, о Ниале и Стире и др. Имеем в виду рассказы о том, как Ольга засыпала во рву древлянских послов, которые приходили просить ее выйти замуж за их князя; о том, как она пригласила древлян мыться в бане, но, когда они туда вошли, велела подпереть двери и зажечь, и, наконец, — третья месть, когда она велела жителям города Искоростеня доставить птиц, живших под крышами их домов, в виде дани. За этих птиц Ольга обещала городу безопасность, но, когда птицы были доставлены, она велела прикрепить к ним серу, т. е. зажигательный материал, зажечь его и пустить птиц. Те по привычке полетели под родные кровли, и вследствие этого сгорел весь Искоростень.
К числу сказок относится и эпизод о том, как в 997 г. печенеги осадили Белгород. В Белгороде уже нечего было есть, и белгородские жители хотели было сдаться, но затем, по совету одного старца, решили избавиться от печенегов обманом. Они поместили в два колодца по кадке со дном, в одну налили меду, в другой разболтали муку и пустили в город представителей врагов. Их привели к колодцам и сказали: «Вы не думайте, что можете выморить нас голодом. У нас есть «кормля» в земле». Неприятели попробовали киселя и сыты из колодцев и сняли осаду, потому что невозможно было выморить город, которого кормила сама земля.
Можно установить наличие сказок и в некоторых с виду исторических фактах. Например, рассказывается, что мать. Святослава, вдова Игоря — Ольга, которая мстила за Игоря, отправилась креститься в Константинополь. Когда византийский император ее увидел, то поразился ее красотой и разумом и предложил ей брачное сожительство. Ольга дала понять, что это возможно только при условии, если он ее окрестит. Когда же император ее окрестил и обратился к ней с прежним предложением, она сказала, что нет закона, чтобы крестная дочь выходила замуж за своего крестного отца. Тогда император сказал: «переклюкала мя еси, Ольго». Клюка — значит хитрость, «переклюкала» — перехитрила. Все эти детали рассказа придуманы. Ольга действительно посетила Царьград. Сохранилось подробное известие о ее приеме во дворце. Известно, где она сидела, кто с ней обедал; но тогда ей уже было за 60 лет, да и император не был холост.
Но рядом с такими рассказами в первой половине летописи находятся и бесценные документы, именно договоры первых русских князей X в., Олега, Игоря и Святослава, с византийцами. Представляя собой перевод с греческого, договоры эти изложены трудным для понимания языком и переписаны с ошибками. В оригинале перевода они, как думают, были написаны особым славянским шрифтом, не тем, который был потом принят как обычный шрифт русской письменности.
В этих договорах сохранились формы клятвы, которую тогда практиковала языческая Русь. Так, в первом договоре Олега (907 г.) сказано: «а Ольга водивше на роту (т. е. клятву) и мужей его по русскому закону, и кляшася оружием своим и Перуном богом своим и Волосом скотьим богом». В договоре Игоря приводится также заклинание в случае нарушения условий договора: «да не имуть помощи от бога, ни от Перуна, да не ущитятся щиты своими, и да посечени будут мечи своими и от стрел и от иного оружия своего; и да будут раби в сей век и в будущий». В договоре Святослава: «да имеем клятвы (т. е. проклятье) от бога... и от Перуна и от Волоса, скотия бога, и да будем злати, яко же злато се, и своим оружием да иссечени будем».
Чем ближе к XI в., тем сведения делаются все историчнее и историчнее. Рассказываются, главным образом, междукняжеские отношения, т. е. история отдельных княжеств, поскольку она выражается в отношениях управляющих областями князей.
Очень много места отведено моментам крещения русских; в особенности тому, как Владимир, сын Святослава, пришел к решению крестить русскую землю и провел это дело. Все относящиеся к христианизации рассказы отзываются сильной сочиненностью. Они не отражают действительности, а представляют собой легендарное, тенденциозное изображение процесса христианизации Руси.
Можно поверить лишь тому факту, что в связи с принятием христианства стоит взятие Владимиром Корсуня, т. е. Херсонеса в Крыму. Корсунь принадлежал византийцам, которые, однако, доверяли русским некоторый протекторат над его областью.
Но самое взятие Корсуня описано летописцем неуверенно, по воспоминаниям и легендам, разноречия которых летописец неудачно пробует согласовать. Самое крещение Владимира помещено в Корсуни, с оговоркой, что другие неправильно относят его крещение к Киеву или Василеву, включена и женитьба Владимира на греческой царевне Анне, поставленная в связь с крещением. Конечно и это, вероятно, отражает историческую действительность, т. е. Владимир вместе с крещением устанавливал какие-то новые междугосударственные отношения с Византией и соблюдал при этом свои династические интересы. Действительно, одной из выгод крещения является женитьба нечиновного варвара на такой аристократке, как сестра византийских императоров.
И среди событий крещения рассказывается, что будто бы Владимир испытывал религиозные системы разных народов, выбирая наиболее подходящую, и что систему греческого исповедания ему преподал греческий философ. Рассказы эти носят на себе яркие следы византийской ориентации: греки превознесены, а на остальные народы налгано с целью унизить их исповедания. Процесс обращения Владимира в христианство изложен с надуманной постепенностью преображения невежественного язычника в культурного христианина. Все это дано с привлечением книжных источников, Библии, полемических богословских трактатов, символа христианской веры и т. д. Некоторые эпизоды изложены картинно, в живом диалоге. Сначала Владимир-язычник поставил «кумиры» на дворцовом холме: «Перуна древяна, а глава его сребряна, а ус злат, и Хорса и Дажьбога, и Стрибога, и Семарьгла, и Мокошь», которым приносили человеческие жертвы, и жил блудно, будучи «побежден похотью женскою», имея 800 наложниц, подобно Соломону, когда тот был «невеглас». Тут кстати вставлено библейское изображение «добрыя» жены. Когда к Владимиру приходили представители разных народов с предложением своих вер, он удачно препирался с ними, так, магометанам сказал, что не может принять запрещения свинины и вина, ибо «Руси есть веселие питие, не можем без того быти»; по поводу же некоторых обычаев волжских болгар Владимир «плюну на землю, рек: нечисто есть дело», и т. д. Не раз он прерывал и греческого философа репликами, выражавшими сомнение. Крестившись в Корсуни и женившись на христианской царевне, Владимир велел киевские кумиры опрокинуть, одних порубить, а другие сжечь, «Перуна же повеле привязать коневи к хвосту и влещи с горы по Боричеву на Ручай и 12 мужей пристави тети (толкать) жезлием». Еще некрещеный народ плакал при этом.
Оглавление книги
Предыдущая лекция:
XIII. Поучение Владимира Мономаха и его письмо к Олегу Черниговскому
Следующая лекция:
XV. «Повесть временных лет» (с XI в.)
© ЗАУМНИК.РУ, Егор А. Поликарпов, 2012 — научная редактура, ученая корректура, оформление, подбор иллюстраций; все права сохранены.